«Игорь Михайлович, вы же понимаете всю важность этой проверки, приезжают из Москвы, нужно, чтобы всё было как часики…»

Лето, озерцо, лесок, шашлык-машлык, водка-шмодка, праздник в разгаре! Мы отдыхаем на бережку, тёлочки, сисечки, обнажённые заплывы и мир прекрасен. К какому-то времени заканчивающийся вискарь начинает напрягать перспективой преждевременной кончины столь замечательного open air . Парни заводят большого «Гризли» и ищут деньги по лопатникам, Разомлевший Михалыч в семейниках и майке-«алкоголичке» с пятном от кетчупа на брюхе лезет на задний багажник, свешивает ноги вниз и, замостившись, обещает, что теперь им вообще ничего не страшно. Лихо принимая со старта, квадрик брыкается на первой же кочке и, держась руками за раму багажника, Михалыч опрокидывается, как колун в сучковатое полено, резко, и бескомпромиссно, лицом в берег. В тяжёлом нокдауне Игорёк вскакивает и перед офигевшей аудиторией показывает, что так всё и было задумано, но вспененный ударом ум качает его влево, и, запутавшись в ногах, он валится на опу. Реанимация, огурчик, ещё реанимация, ещё огурчик, вытряхнули песок из носа, протёрли поцарапанную щёку, на ход колеса выдали последнюю ледяную бутылочку пиваса и, правильно посадив наездников на «медведя», отправили.

Каждый попрошайка с полосатой палкой знал, что выезд с озера в выходной тёплый день прилично поддерживает семейный бюджет, так что рассчитывать на их отсутствие было смешно.

– А нук, нук остановись, – закричал Михалыч, когда лейтенантик бросился, как Грунёв под гусеницы танка, туловищем преграждая путь.
– Документы есть? С напускной вальяжностью поинтересовался служитель закона.
– Представься по уставу, слышь! Протянул сзади Михалыч, отхлебывая из бутылки.
– А ты чо такой умный, мужик?
– А ты что, слесарь, меня не узнаёшь, что ли?
– Да нах ты мне упёрся, узнавать тебя! Слезайте уже, оформляться будем!

Михалыч изловчился, сорвал с мента фуражку, нахлобучил на себя, сел обратно, но принял уже суровый вид и, подбоченившись одной рукой, строго посмотрел на инспектора.

– Ну что слесарь, а так узнаёшь? – зарычал суровый начальник.

Сначала желание упороть Игорька жезлом в священном порыве защиты формы, потом трёхсекундный ступор, потом челюсть медленно сползает вниз и глазки стекленеют…

– Узнаю, товарищ полковник, извините, пожалуйста, – и ручонка поползла к правому виску.
– К пустой голове руку не прикладывают, слесарь! – кидается в скукожившегося, гордого блюстителя закона фуражкой и кричит.
– Ну, поехали уже, чо стоим-то?

Надо сказать, на обратном пути, демонстрируя издалека девочкам мешок с ништяками, Михалыч провафлил очередную кочку и, совершив недолгий, но элегантный полёт, сломал себе запястье правой руки. К руке привязали ледяную бутылку и поднесли чарку героического спасителя продукции! Когда вечер подошёл к концу, уже в свежем гипсе, после травматологии, Михалыч принимает стратегическое решение посетить свою старую знакомую разведёнку и зарыться опухшим, поцарапанным лицом в её пышные груди.

– Твою мать! Что же за день-то сегодня такой, жёваный крот! – вывалился из детской Михалыч и побежал в ванную.

Пока Ниночка суетилась на кухне, дядя Игорь решил развлечь шестилетнего сыночка хозяйки, и они принялись играть в партизан и гестаповцев. Бдыш-бдыш!

– Убит! – кричит малыш.
– Ранен! – отвечает ему фашист и валится навзничь. Устатки сегодняшнего дня отпускают, вискарь тихонько бухает в ушах, и, лёжа звездой на мягком ковре, Михалыч в паре шагов от нирваны.
– Ах, ранен? Так умри же, сволочь фашистская! – с этими словами юный партизан, прогнувшись всем телом, из-за спины, по большой амплитуде, с выдохом, ахает раненного гестаповца по голове детским стульчиком.

Отзвучали гимны и торжественные речи, закончился смотр, личный состав разъехался по местам несения дежурств, и в заминке, пока комиссия садилась в кортеж, вспотевший от увиденного генерал шепнул на ушко Михалычу:

– Лучше бы ты, сука, действительно под товарняк попал, хоть сказали бы, что погиб на задании. Как можно было себя за два дня так изуродовать?