Андрюша, ну зачем, зачем ехать на мотоцикле, ты уже столько выпил! Давай тебя на телеге отвезём.

- Та ланно, всё нормально, я доеду. – Промычала шатающаяся голова, а туловище включило передачу. И, стронувшись как мультяшный герой, с сильно откинувшейся головой, плюшевый медведь на красном «Минске» начал перемещение большими галсами. Выравнивая траекторию по мере удаления, метров через 700 мотоцикл поехал прямо. Дальше, пыля по дороге, ветер даже стал выдувать некоторое количество мутной пелены хмеля из головы Дюши. Уже на подъезде к повороту на хутор расплывчатый взгляд выхватил торчащий из кустов кусок жёлтого крыла с синей полосой сныкавшихся попрошаек.

Мозг Дюши скукожился в попытках выдавать ровные импульсы вместо рваных точек-тире. И, тупо глядя в точку перед собой, изображая трезвое лицо, Андрюша остатками разума принялся искать нейтралку раздолбанной коробки. Ленивый взмах палкой, и огромный живот, переваливаясь с ноги на ногу, пошёл в сторону остановившегося метрах в 40 мотоцикла. Дюша отчаянно накручивал «газ» и, оттягивая мента подальше от машины, следил за тем, чтобы мотор не заглох. За минуту до приближения огромной неповоротливой капитошки адреналин выжег часть хмеля в воспалённом мозгу алкоголика и начал отдавать более чёткие команды конечностям и взбодрил сердце так, что забухало в ушах. Когда мент подошёл так близко, что можно было бы, перевесившись через брюхо, достать Дюшу палкой, нога нажала на лапку коробки, а рука привычно отпустила сцепление. И раскрученный мотор, буксанув немножко по гравийке, понёс красный хламидиоз по дороге. Этот вызов спровоцировал выброс букета гормонов у мусора, и, грузно развернувшись, тот смешно попрыгал к машине, раскачиваясь в противоход основной, незакреплённой массе. Пока он протиснулся между берёзой и машиной, пока неуклюже замостился за руль, пока разбудил спящего на заднем сиденье второго кабасю и отнял у него ключи… К моменту как «Жигули» выехала из засады в сторону, в которую удалился бессовестный преступник, Эндрю уже свернул с тракта и пылил по дороге, ведущей в село. Примчался к дому. Мозг уже работал, как старый швейцарский хронограф. Дюша быстро открыл воротину загона для скотины, переполошил всё живое в нём, отогнал двух огромных алабаев, пытающихся поласкаться по поводу появления хозяина. Прислонив мот к стенке, Андрюха ломанулся в сарай, вылетел оттуда, неистово тряся баллон с краской. И, подлетев к моту, начал покрывать его чёрным матом. Бак с одной стороны, бардачок, переднее крыло и кусок заднего. 

Вышла Любаня:
– Ты что, поганик, делаешь?
- Так, тихо! Мусорам скажешь, что я уже неделю в запое неподъёмном. – И ринулся в дом, потому что из-за пригорка начала появляться прыгающая мигалка.
– Ну, дебилёныш, допрыгаешься ты у меня, – прошипела Люба и взялась подбирать миски собак. Жирный выковырялся наконец-то из «Жигулей» и пошёл к девушке, которая уже шла в дом.
 – Женщина, – обратился он к ней, – а где ваш муж, мотоциклист?

Любаня сделала вид, что не услышала и продолжила движение, остановиться пришлось, когда мент уже третий раз почти в ухо заорал:
– Женщина, я к вам обращаюсь! Где ваш муж на красном мотоцикле?
– Спит он, сучёнок. Нет у нас красного мотоцикла, только чёрный!
– Да как же нет-то? Мы видели, как он сюда поехал!
– Я не знаю, что вы там видели, но вам сказано русским по белому, мотоцикл у нас чёрный, а красного отродясь не было.
– Ну, тогда предъявите нам его, – удивился своей находчивости милицейский.
– А вон, идите, смотрите, в загоне стоит.

Любаня осталась смотреть, что сейчас будет, а два свинобрата пошли в сторону загона со скотиной. Из темноты сарая в проём двери за ними наблюдала пара свирепых глаз, и у Герды слегка подёргивалась передняя лапа от переизбытка адреналина. Когда мусора деловито подошли к забору и стали издали осматривать из-за него мотоцикл, один из них положил руки на забор. Курок нервов Герды лязгнул о череп, и с проворотом она ломанулась на посмевших нарушить психологическую границу, Барона долго упрашивать не пришлось, и 90 килограммов накачанного мяса последовало за ней. Через пару секунд две оскаленных пасти с рёвом набросились на ментов с другой стороны забора, да так это произошло неожиданно, что оба сели на жопы и на четырёх маслах стали отгребать от забора с беснующимися волкодавами.

– Девушка, уберите собак!
– Ах вот, видите ли, уже де-е-евушка, – протянула Любаша. – Нет, ребята, это только муж может сделать, а он лыко не вяжет. А я – не-е-е... я их боюсь, они же бешеные, сами поглядите!

Герда с усердием бобра-киборга отрывала от забора куски древесины, пытаясь вырваться наружу, Барон бесновался, грызя толстую рабицу.

– Вы бы, господа хорошие, дёргали отсюда, пока ветер без камней, а то я их не остановлю, если что.

Менты начали что-то огрызаться про табельное, но Любаша положила на них с прибором, развернулась и, покачивая пышной кормой, подалась в хату. Закрыв дверь, она быстро примостилась к щёлке смотреть, что происходит. Убедившись, что мусора помялись, постояли и, когда Герда оторвала очередной кусок от доски в заборе, быстро сели в машину и уехали, взгляд её похолодел, плечи развернулись и, взяв тяжёлую скалку, справедливое негодование направилось в комнату со словами «А ну-к, етишкина печёнка, иди сюда, нетопырь ты рябый!»

Только занавески развивались над маленькими цветочками на подоконнике. Ещё бы, что Дюша, самоубийца, что ли, попадаться Любке под горячую руку? Только через пару минут знакомый звук «Минска» протрещал в противоположную ментам сторону.

– Вот ведь, упырь, опять напьётся скотина! Краёв ему нету, поганцу.